Антисоветизм — система взглядов, направленных против советского строя и связанной с ним социальной системы. При всем этом одни именуют антисоветизмом хоть какое несогласие с действиями советской власти и следующее осуждение этих действий, а другие — ненависть к советскому обществу в целом. Время от времени антисоветизм рассматривается как личный случай антикоммунизма.
Главные ситуации потребления:
Формы борьбы с антисоветизмом снутри страны
Соответствующей чертой хоть какого недемократического режима является наличие в его уголовном законодательстве норм, по которым есть возможность преследовать инакомыслящих. В СССР такими были такие политические статьи как «антисоветская агитация и пропаганда» и «клевета на публичный строй». По ним судили диссидентов, критиковавших режим за нарушении прав человека и отступление от своей конституции. В СССР «антисоветская агитация и пропаганда» числилась уголовным злодеянием. Это выражение вошло в уголовный кодекс при Н.С. Хрущёве заместо более ранешнего «контрреволюционная агитация», хотя сам термин употреблялся и ранее.
Стремясь сделать новое общество и определяя контуры его грядущего устройства, руководители советского страны настороженно относились к инакомыслию, к идеям, хорошим от принятых правящей партией. Н.А. Бердяев, анализируя противоречия марксистской доктрины, отмечал, что «марксизм не желает видеть за классом человека, он желает узреть за каждой идеей и оценкой человека класс с его классовыми интересами» (Бердяев Н. Философия неравенства).
Так, к примеру, обвинения, которые выдвигались против верующих, практически всегда основывались на политических статьях — статья 58, пункт 10 и пункт 11, другими словами антисоветская агитация и пропаганда, совершенные в одиночку либо в составе других лиц. Агитацией уже числилось, в том случае человек, к примеру, говорил, что в Советском Союзе есть гонения на верующих. Потому что официальная пропаганда утверждала, что их нет, означает, в том случае кто-то говорит, что гонения есть, он занимается антисоветской пропагандой. Когда келейник епископа Гермогена (Долганева) указал красногвардейцу на кражу тем панагии епископа, красногвардеец заявил, что, в том случае келейник скажет об этом, то это будет расценено как инсинуация и контрреволюционная пропаганда. Хоть какой упрек властям в неправомерных действиях, критика режима либо обличение его деятелей трактовались властями как инсинуация и агитация против советской власти.
Советская власть предполагала однородность, монолитность общества с единой гос идеологией. Потому реальными правами имело возможность владеть только правительство. Его диктат распространялся на все сферы жизни человека, включая его мысли. А идея, в свою очередь, не является свободной, в том случае она не может быть высказана в отсутствие неблагоприятных либо небезопасных для человека последствий.
Исходя из данного положения, советское управление не приветствовало оппозиционность и даже многие проявления особенности. Формально не отвергая прав и свобод личности и декларируя их в собственных конституциях, власть не стремилась обеспечить политическую свободу, плюрализм, возможность для каждого гражданина иметь свои представления и убеждения. Преследование инакомыслия сохранялось долгие и длительные годы после ликвидации сталинского режима.
К формам нарушения свободы мысли относились и имевшие обширное распространение формы понуждения людей (часто носящего массовый нрав) высказывать представления, не надлежащие их мыслям и убеждениям. Соц нрав коммунистической доктрины предполагал наличие классового неприятеля как вне советского общества, что полностью понятно, так и снутри его.
Политика советского управления по отношению к инакомыслящим на всем протяжении существования социалистического страны была конкретной — угнетение и пресечение. Изменялись формы, однако сущность оставалась постоянной. Законодательство было неумолимо к оппозиции, так как она представляла опасность существованию системы. Политика советского управления по отношению к оппозиции почти во всем определялась идеологией. Хрущевская «оттепель», вызвавшая либерализацию во всех сферах жизни, смягчила отношение и к инакомыслию; «завинчивание гаек» в следующее время обусловило усиление репрессий в отношении диссидентства. Тогда же политика партии и правительства по отношению к инакомыслящим отличалась гибкостью и продуманностью. Большая роль в этом принадлежала наружному фактору, с которым приходилось считаться управлению страны.
Так как основным способом борьбы с внутренним противником являлось насилие и понуждение, то это обуславливало неминуемое укрепление и расширение «силовых» ведомств — армии, милиции, органов гос безопасности и т.д.
Деятельность антисоветчиков, чаше всего, классифицировалась советским законодательством как особо опасное государственное грех. Под этим понималось общественно опасное предумышленное деяние, направленное на подрыв либо ослабление советского всенародного страны, муниципального либо публичного строя и наружной безопасности СССР, совершенное в целях подрыва либо ослабления Советской власти.
Особо небезопасные муниципальные злодеяния «в силу их специфичного социально-политического содержания и направленности на важные блага советского народа» признавались владеющими только высочайшей публичной угрозой. Советские юристы были единодушны в оценке мотивов злодеяний подобного плана: «В нашей стране нет социальной земли для совершения подобного рода злодеяний. Они могут быть совершены, чаше всего, представителями зарубежных агрессивных организаций и разведок, которые засылаются в нашу страну» (Загородников Н.И. Советское уголовное право. М.: Юрид.лит., 1975. С. 243).
Борьба с диссидентством велась в 2-ух главных формах: прямое воздействия в виде постановлений, указов и прямо карательной политики (проводником которой являлся в главном КГБ), направленной на фактически ликвидацию инакомыслящих либо их запугивание, и наисильнейшая идейная пропаганда, имевшая собственной целью дискредитацию оппозиции.
Инакомыслящие подвергались последующим видам наказаний: лишение свободы в виде заключения в кутузку либо исправительно-трудовую колонию; условное осуждение к лишению свободы с неотклонимым привлечением к труду и условное освобождение из лагеря с неотклонимым привлечением к труду, при всем этом место работы и место проживания определялось органами внутренних дел; ссылка; высылка; исправительные работы в отсутствие лишения свободы — работа на собственном предприятии (либо на обозначенном правоохранительными органами) с вычетом из заработной платы до 20%. Для осуждения диссидентов использовалось более 40 статей УК РСФСР, в республиканских УК изменялся только номер статьи, содержание было схожим: 64 — Измена Родине; 65 — Шпионаж; 66 — Террористический акт; 70 — Антисоветская агитация и пропаганда; 72 — Организованная деятельность, направленная к совершению особо небезопасных муниципальных злодеяний, а равно роль в антисоветской организации; 79 — Массовые кавардаки; 80 — Уклонение от еще одного призыва на действительную военную службу и т.п.
Самой «употребительной» статьей, по которой проходили диссиденты, была ст.70 УК. Данное особо опасное государственное грех относилось к виду злодеяний, посягающих на политическую систему СССР. Еще В.И. Ленин во время разработки первого советского УК в эскизе одной из статей о муниципальных грехах оценил антисоветскую агитацию и пропаганду как одно из самых опаснейших злодеяний (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.45. С. 190). «Удобство» данной статьи заключалось в том, что под антисоветскую агитацию и пропаганду при желании есть возможность было подвести фактически хоть какое выражение, всякую цитату. Антисоветская агитация и пропаганда понимались как «распространение различными методами сведений антисоветского содержания с целью подрыва либо ослабления Советской власти либо совершения отдельных особо небезопасных муниципальных злодеяний, или распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский муниципальный и публичный строй, или распространение, изготовка либо хранение в тех же целях литературы такого же содержания» (Загородников Н.И. Советское уголовное право. М.: Юрид. лит., 1975. С. 251). Агитация и пропаганда имели возможность проводиться в устной и письменной форме. Законодательство подчеркивало, что рассматриваемое грех имело возможность быть совершено и в виде производства и хранения антисоветской литературы. Литература определялась как листовки, брошюры, изданные типографским методом, рукописные, отпечатанные на ротапринте, фотоспособом и т.д. Хотя метод производства литературы для квалификации действий виноватого не имел формально существенного значения, нередко это подавалось как отягощающее событие. Под созданием литературы понималось как авторство, так и чисто техническое ее изготовка методом печатания, фоторазмножения и пр., выполнение карикатур, рисунков, плакатов и т.д. Любопытно, что редактирование также классифицировалось как изготовка. Распространением числилась передача данной литературы третьим лицам средством раПолезные ссылки по почте, подкидывания в почтовые ящики и в публичных местах, расклеивания и т.д.
Данное грех числилось более тяжким, в том случае криминальные действия совершались с внедрением валютных либо других вещественных средств, приобретенных от зарубежных организаций либо лиц, действовавших в интересах этих организаций, или лицом, ранее осужденным за особо опасное государственное грех, при этом судимость за это грех не снята и не погашена в установленном законом порядке.
Советский закон предугадывал ответственность и за организационную антисоветскую деятельность. Выделялись последующие виды данной деятельности: организационная деятельность, направленная к подготовке либо совершению особо небезопасных муниципальных злодеяний; организационная деятельность, направленная на создание антисоветской организации; роль в антисоветской организации. Снова же, в случае необходимости, ст. 72 имела возможность быть использована к довольно широкому кругу лиц. По законодательству, грех создавал сам процесс воплощения организационной деятельности. Под криминальной антисоветской организацией понималась группа, состоявшая из 2-ух и поболее лиц.
25 декабря 1958 г. 2-ая сессия Верховного Совета СССР 5-ого созыва приняла Закон об уголовной ответственности за муниципальные злодеяния, который имел два раздела: «Особо небезопасные муниципальные преступления» и «Иные муниципальные преступления». Данный закон отказался от термина «контрреволюционные преступления». Вместе с уголовно-правовыми средствами борьба с особо небезопасными муниципальными злодеяниями велась и средством предупредительной работы. А именно, основное внимание сосредоточивалось на персональной воспитательной работе с «политически незрелыми лицами, становящимися распространителями империалистической инсинуации, всяческих слухов о неблагополучии дел в социалистическом обществе» (Советское уголовное право: Особая часть. М., 1988. С. 24).
Работу по пресечению «идеологических диверсий противника» органы КГБ проводили вместе с партийными, советскими, профсоюзными и комсомольскими организациями. Для координации деятельности этих органов по борьбе с деятельностью империалистических разведок при областных комитетах КПСС создавались идейные комиссии (советы). В состав комиссий (советов) входили представители партийных, советских, комсомольских органов, госбезопасности, Управления охраны публичного порядка и пр.
В качестве главных задач идейной комиссии (совета) ставились последующие:
Программка Коммунистической партии Советского Союза, принятая на ХХII съезде КПСС, закрепила положение о том, что в обществе, строящем коммунизм, не обязано быть места правонарушениям и преступности и что уже на современном шаге сделаны условия для ликвидации преступности и устранения всех обстоятельств, ее порождающих. Но предстоящий опыт показал нереальность решения намеченной цели.
Смещение Хрущева и приход к управлению нового фаворита Л.И. Брежнева определили конфигурации во внутренней политике СССР. На развитие муниципального механизма воздействовало в основном два момента. Уже посреди 60-х гг. многие хрущевские преобразования были пересмотрены, и муниципальный механизм возвратился в главном к тому, что было 10 годов назад. Вторым моментом, повлекшим за собой некие, достаточно ограниченные конфигурации, было принятие новых конституций Союза и республик. Соответствующей чертой развития муниципального механизма являлось усиление партийного управления. Казалось бы, что уже в прошлые годы такое управление стало всеобъятным, однако партийная вершина выдвинула этот девиз в качестве официального и поочередно проводила его в жизнь.
В 1966 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «О внесении дополнения в Уголовный Кодекс РСФСР», дополнявший главу 9 «Преступления против порядка управления» УК РСФСР статьями 190-1, 190-2, 190-3 последующего содержания: «190-1 — Распространение заранее неверных измышлений, порочащих советский, муниципальный и публичный строй»; «190-2 — Надругательство над Муниципальным гербом и флагом»; «190-3 — Организация либо активное роль в групповых действиях, нарушающих публичный порядок».
В. Буковский расценивал данные конфигурации в УК так: «В 66-м году советская власть решила провести опыт: раскидать диссидентов по уголовным лагерям. Мысль была в чем? Пусть их уголовный мир и убьет. И они ввели 190-ю статью. Она не достаточно чем отличалась от 70-й, однако зато стояла в иной главе Уголовного Кодекса. А по той главе было надо ехать в уголовный лагерь» («Я вдруг расцвел в умопомрачительно сжатые сроки»: В. Буковский в беседе с А. Карауловым // Независимаягазета. 31.01.92. С. 7).
Статья 190, вправду, содержала, на 1-ый взор, маленькое различие в сопоставлении с 70. Дело в том, что личная сторона антисоветской агитации и пропаганды имела возможность быть выражена в виде прямого умысла и характеризоваться специальной целью — подорвать либо ослабить советскую власть либо призвать к совершению отдельных особо небезопасных муниципальных злодеяний. Наличие данной специфичной цели отличало данный вид злодеяния от различного рода выражений, выступлений, неверных суждений, свидетельствовавших о неправильном осознании некими лицами происходивших событий, политики партии и пр. Конкретно в случаях периодического распространения лицом хотя бы и в отсутствие антисоветских целей в устной либо письменной форме заранее неверных измышлений, порочивших советский муниципальный и публичный строй, может быть было вербование виноватых к уголовной ответственности по ст. 190 УК (в главном — ст. 190-1).
11 июля 1969 г. были введены в действие Базы исправительно-трудового законодательства Союза СССР и союзных республик. 10 декабря 1970 г. был принят Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, регламентировавший выполнение лишения свободы, Полезные ссылки, высылки и исправительных работ в отсутствие лишения свободы. В 1968 г. в колониях отбывали наказание 99,7% осужденных к лишению свободы (Шмаров И.В., Кузнецов Ф.Т., Подымов П.Е. Эффективность деятельности исправительно-трудовых учреждений. М., 1969. С. 143).
В 1975 г. Президиум Верховного Совета РСФСР принял два Указа: «О внесении конфигураций в ст. 209 УК РСФСР» и «О признании утратившими силу Указов Президиума Верховного Совета РСФСР об ответственности лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда и ведущих антиобщественный паразитарный образ жизни». Карательным органам, в принципе, ещё в основном развязали руки: в том случае ранее для осуждения инакомыслящего либо другого лица, уклонявшегося от общественно полезного труда, нужным условием выступало ведение им «паразитического и антиобщественного» стиля жизни, то сейчас стало довольно только «паразитического» существования (Хроника текущих событий [далее — ХТС]. — 1975. — Вып. 37. — С. 73-74).
Правила содержания заключенных в лагерях также подвергались неизменному ужесточению. В 1972 г. МВД СССР утвердило Правила внутреннего распорядка исправительно-трудовых учреждений, устанавливавшие нормы приема осужденных в учреждения, правила их поведения во время работы и отдыха, список работ и должностей, на которых воспрещалось внедрение осужденных, список и количество предметов и вещей, которые они имели возможность иметь при для себя, порядок изъятия нелегальных предметов, правила проведения проверок, свиданий, приема и вручения осужденным посылок, передач, бандеролей и корреспонденции, список и количество товаров питания и предметов первой необходимости, разрешаемых к продаже осужденным и т.д. В целом циркуляр 1972 г. был немного жестче, ежели действовавшее ранее Положение 1961 г.
В 1977 г. был изменен текст ст. 23 «Лишение свободы» в УК РСФСР. В отличие от прежней редакции, в какой не выделялись категории заключенных зависимо от вида совершенного злодеяния, тут указывалось, что осуждавшиеся за особо небезопасные злодеяния отбывают наказание в колониях особенного режима (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 февраля 1977 г.).
Советское управление использовало в собственной карательной практике и наименее конструктивные средства. 25 декабря 1972 г. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ N 3707-VIII «Об объявлении предостережения как профилактической меры». «Предостережение» выносилось за написание «криминальных» писем, документов, нарушение публичного порядка и т.д.. В 1972 г. была утверждена и новенькая «Инструкция о порядке присуждения ученых степеней и званий». По Аннотации ВАК наделялся правом лишать ученых степеней и званий «за антипатриотическую деятельность». В 1973 г. на основании данного циркуляра А. Болонкин, В. Лисовой и К. Любарский были лишены собственных ученых степеней. В 1979 г. на собрании профессорско-преподавательского состава Института увеличения квалификации руководящих работников Министерства бытового обслуживания РСФСР было принято ходатайство об увольнении П. Егидеса, 1-го из редакторов журнальчика «Поиски», и о лишении его ученой степени кандидата философских наук.
При комфортном случае управление имело возможность и «заигрывать» с оппозиционерами. Так, в 1972 г. В. Чализде, член Комитета защиты прав человека, получил разрешение выехать на три месяца в США для чтения лекций о правах человека в СССР; Ж. Медведеву была предоставлена возможность выехать на год в Великобританию для научной работы. В 1977 г. П. Григоренко получил разрешение на выезд в США в личном порядке для проведения операции предстательной железы. Правда, мотивировка властей диктовалась не только лишь альтруизмом: по заключению советских властей, Григоренко вправду нуждался в операции по состоянию здоровья. Вероятный плохой финал операции, если б она проводилась в СССР, имел возможность вызвать кривотолки и политически нерентабельный резонанс.
В 70-е гг. в советском уголовном праве обозначилась закономерность к смягчению уголовной ответственности за незначительные деяния. Так, в 1970 г. в УК РСФСР была введена новенькая, более легкая, чем лишение свободы, мера наказания — условное осуждение с неотклонимым привлечением к труду. Однако она не была всераспространена на лиц, осужденных за особо небезопасные муниципальные злодеяния, к которым обычно приписывали диссидентов. За особо небезопасные злодеяния устанавливались грозные меры ответственности. В 1973 г. законодательство установило грозные меры наказания (прямо до смертной экзекуции) за угон воздушного судна.
В собственной практике советские власти использовали так именуемые «косвенные» репрессивные действия: увольнение с работы, снижение по службе, исключение из партии, осуждение общественности, анонимные опасности по телефону, конкретные физические экзекуции с целью запугивания, отключение телефонов, недоставки телеграмм и писем и т.д. Эти действия были отработаны и применялись давно. Еще в 1956 г. электромонтажник завода «САМ» г. Пензы М.И. Кабанов, член КПСС, участник Величавой Российскей войны, «страдая духовным заболеванием», открыто выражал посреди коллектива работников собственного цеха несогласие с политикой партии и правительства. А именно, он утверждал, что в советском государстве есть два класса: эксплуататоров — министры, директора заводов, докторы, преподаватели, руководители учреждений; и эксплуатируемых — уборщицы, рабочие и некие другие. Кабанов опровергал равноправие женщин, экономическое равенство в СССР. «Со стороны партийной организации и Промышленного райкома КПСС с т. Кабановым не один раз проводились собеседования по всем этим вопросам с приведением примеров и фактов, подтверждающих воплощение марксистско-ленинского учения в практической реальности, но уверить его не удалось». И едва после долговременной подготовительной работы его исключили из партии, изменив потом постановление Промышленного райкома партии об исключении на «считать: автоматом выбывшим из членов КПСС».
В 1969 г. появился роман официально одобряемого писателя В. Кочетова «Чего же ты хочешь?» Практически сразу в Москве распространились две пародии на данное произведение, создателями которых, по сообщению КГБ, являлись писатели С. Смирнов и З. Паперный. За подобную вот «невинную» шалость З. Паперный был исключен из членов КПСС за «недостойное коммуниста поведение».
В различное время отключение либо снятие номеров телефонов выполнялось у А. Зиновьева, Ю. Шихановича и др. При этом ст.74 «Устава связи СССР» предугадывала отключение телефона за внедрение его в целях, противоречивших муниципальным интересам и публичному порядку.
Не оставляла в покое советская власть и «подписантов»: их повсевременно «профилактировали». От «подписантов» требовалось раскаяние. Когда после пленума ЦК в апреле 1968 года начались гонения на тех, кто посмел выступить в защиту законности и прав человека в СССР, были исключены из партии и сняты с работы Л. Алексеева — историк, редактор издательства «Наука», И. Яхимович — председатель колхоза «Яуна Гарда» (Латвия) и др.; уволены с работы П. Григоренко — прошлый генерал-майор, мастер строительно-монтажного управления, П. Литвинов — педагог физики Столичного института узкой хим технологии и др.; исключены из партии Ю. Карякин — публицист, И. Шафаревич — член-корреспондент АН СССР, лауреат Ленинской премии и т.д. Наиблежайшее окружение оппозиционеров также испытывало определенное давление со стороны властей. Неких родственников арестовывали в надежде вынудить «одуматься» правонарушителя.
В 70-е гг. в действиях репрессивных органов появились новаторства. Неких диссидентов, в отношении которых западная общественность решала широкие акции поддержки, стали заставлять к эмиграции. Так, к примеру, А. Марченко, создателю «Моих показаний», советские власти не один раз предлагали выехать из страны. Многим долгое время пытавшимся эмигрировать из страны стали давать «зеленый свет». Советское управление откровенно высказывалось по поводу собственных целей: «Решение вопроса о возобновлении выездов советских людей в Израиль по мотивам воссоединения разрозненных войной семей может получить положительную оценку в глазах мирового публичного представления как человечный акт, позволит освободиться от националистически настроенных лиц и религиозных фанатиков, оказывающих вредное воздействие на свое окружение» (1968 г.); «Как и в прошлые годы, разрешения на выезд в Израиль получили лица, не ознакомленные о сведениях, частей муниципальную тайну, не имеющие ценных специальностей, также интенсивно проявляющие националистические взоры и приверженность к иудейской религии».
Неких инакомыслящих, чаше всего, не согласовывая с ними данный вопрос, просто лишали советского гражданства, пока те находились в зарубежных командировках либо на лечении за рубежом. В том случае исходить из основ уголовного законодательства СССР и союзных республик, принятых в 1958 г., то от практики внедрения судами наказания в виде лишения советского гражданства и удаления из пределов СССР уже отказались. Но по Конституции СССР 1977 г. такая возможность была предоставлена Президиуму Верховного Совета СССР. С 1966 по 1988 г. за действия, «порочащие высочайшее звание гражданина СССР и наносящие вред престижу либо гос безопасности СССР» были лишены советского гражданства 175 человек (Стецковский Ю. История советских репрессий. М.: Знак-СП , 1997. Т. 1. С. 128.), из их около 100 — инакомыслящие. По инициативе КГБ были лишены советского гражданства В. Тарсис (Указ от 19 февраля 1966 г.), Н. Солженицына (Указ от 19 октября 1976 г.), М. Восленский (Указ от 12 ноября 1976 г.), П. Григоренко (Указ от 13 февраля 1978 г.), В. Аксенов (Указ от 20 ноября 1980 г.), В. Войнович (Указ от 16 июня 1986 г.) и т.д. Для воплощения принудительной высылки из страны применялся закон «О гражданстве СССР», принятый 1 декабря 1978 г.
Достаточно увлекательна и перспективна, исходя из убеждений властей, была практика обмена заключенных оппозиционеров на арестованных за границей советских разведчиков либо оказавшихся в заключении фаворитов коммунистических партий. Так, фаворита чилийских коммунистов Луиса Корвалана, оказавшегося в лагере в итоге военного переворота в стране, КГБ выменял на известного правозащитника, многолетнего политзаключенного В.Буковского. В 1979 г. освобожденные Г. Винс (секретарь независящего от властей Союза церквей евангельских христиан-баптистов), А. Гинзбург (распорядитель Фонда помощи политзаключенным, член МХГ), В. Мороз (активист украинского государственного движения), М. Дымшиц и Э. Кузнецов (участники «самолётного процесса») были обменены на осужденных советских разведчиков В. Энгера и Р. Черняева (Вести из СССР. Права человека. Мюнхен, 1979. № 8. С. 95.) При всем этом согласия заключенных на обмен никто не спрашивал, более того, родственники узнавали об этом по радио.
КГБ использовал превентивные «воспитательные» меры, чтоб тем либо другим методом закончить ненужную деятельность лиц, вступивших на путь антисоветизма. Время от времени применялись и такие методы борьбы с инакомыслящими, как вербование их к ответственности по неполитическим статьям, в большинстве случаев выдуманным. Так, против многих служителей нерегистрированных церквей ЕХБ возбуждались дела о «тунеядстве» (ст. 209 УК РСФСР). Использовалась и такая мера, как лишение прописки в больших городах, что означало практически высылку из их.
Работники комитета госбезопасности только бдительно наблюдали за какими угодно проявлениями недовольства либо сомнениями в корректности тех либо других решений советского управления со стороны людей. В 1979 г. в ЦК КПСС на имя Л.И. Брежнева поступило письмо от Я.Т. Макарова, рабочего овощной базы Пензенского горплодоовощторга, ветерана труда, участника Величавой Российскей войны, члена КПСС. Создатель в собственном послании задавал немного «скользких» вопросов о наружной политике СФРЮ, об особенностях строительства социализма в Югославии и т.д. Из Москвы в Пензенский областной комитет КПСС была ориентирована телефонограмма под грифом «секретно», которая рекомендовала провести с Макаровым беседу по существу письма, при этом аннотация ответов на данные вопросы прилагалась. Не считая того, так как создатель колебался, что его письмо дойдет до адресата, московские товарищи просили сказать ему, что о его воззвании доложено Л.И. Брежневу, и беседа проводится по его поручению. О результатах собеседования нужно было сказать в столицу по телефону «ВЧ» 58404.
После визита в СССР президента Никсона и некого смягчения советско-американских отношений «благодушие» в отношении диссидентов со стороны властей отступает. По воззрению академика А.Д. Сахарова, «власти еще более обнаглели, ибо они ощущают, что разрядка позволяет им игнорировать западное публичное мировоззрение, которое не станет интересоваться неуввязками внутренней свободы в России» (цит. по кн.: Геллер М. Русские заметки. 1969-1979. М.: МИК, 1999. С. 162). 30 декабря 1971 г., как утверждает М. Геллер, было принято решение ЦК КПСС о ликвидации оппозиционного движения, прежде всего «Хроники текущих событий» и других органов оппозиции. Ранее есть возможность было говорить, что оппозиционная печать существует с тихого согласия КГБ. После решения 30 декабря КГБ приступил к уничтожению оппозиции. В 1973 г. во время визита в Индию Л.И. Брежнев повстречался с одним из фаворитов индийской оппозиции Малху Лимайе, которому произнес: «Существование оппозиции мешает созданию меж народом и правительством дружеских отношений» (Цит. по: Геллер М. Там же. С. 126, 233.).
В то жк время создавалось воспоминание, что в руководстве КГБ шла внутренняя борьба, отражавшая борьбу на самом верху относительно мер и методов борьбы с антисоветизмом: с одной стороны — возвращение к старенькым испытанным мерам, с иной — довольно «цивилизованное» урегулирование противоречий с инакомыслящими. Пока линия поведения не была определена, органы безопасности ещё колебались в осознании границ внедрения насилия. Совершенно точно только усиление идейного прессинга. Одно за другим возникают постановления ЦК партии в области идеологии: по вопросам литературной критики, по улучшению морального, эстетического, военно-патриотического и атеистического воспитания школьников, о развитии советской кинематографии и т.д.
Во 2-ой половине 1970-х гг. советское управление очевидно обусловило свою позицию в отношении диссидентства. Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнев на ХVI съезде профсоюзов (март 1977) произнес, что в текущее время «организуется шумиха о так именуемых «инакомыслящих», вопль на весь мир о «нарушении прав человека» в странах социализма. Немного оторвавшихся от нашего общества лиц интенсивно выступают против социалистического строя, становятся на путь антисоветской деятельности, нарушают законы и, не имея опоры снутри страны, обращаются за поддержкой за границу». Муниципальный фаворит подчеркивал, что действует от имени советской общественности: «Наш люд просит, чтоб с такими, с позволения сказать, деятелями обращались как с противниками социализма, людьми, идущими против своей Родины, пособниками, а то и агентами империализма» (Брежнев Л.И. Советские профсоюзы — влиятельная сила нашего общества // Брежнев Л.И. Актуальные вопросы идейной работы КПСС. М.: Политиздат, 1979. Т. 2. С. 224.). Развернутая на Западе кампания «защиты прав человека» расценивалась как диверсионно-идеологическая акция. Сами же диссиденты хотят были, как утверждала советская пресса, подменить эталоны подлинной демократии буржуазными фальшивками, применять идеологию в качестве орудия «психологической войны», достигнуть политических и соц осложнений в социалистических странах.
Постановление ЦК КПСС «О мерах по предстоящему увеличение политической внимательности советских людей» (май 1977 г.) оценивает диссидентство как вредное направление, порочащее советский муниципальный строй. Ю.В. Андропов в силу собственной проф принадлежности выделил последующий нюанс деятельности оппозиционеров: «Уже ни для кого не тайна, что «диссидентство» стало специфичной профессией, которая щедро оплачивается денежными и другими подачками, что, по существу, не достаточно отличается от того, как расплачиваются империалистические спецслужбы со собственной агентурой» (Андропов Ю.В. Коммунистическая убежденность — величавая сила строителей нового мира. М.: Политиздат, 1977. С. 22). В продолжение данной акции в 1978 г. были введены новые завышенные пошлины на продукты, поступавшие в посылках личным лицам в виде подарков из-за рубежа. Цель этого была очень прозрачной: затруднить как может быть оказание вещественной помощи семьям политзаключенных и другим лицам, подвергавшимся гонениям в СССР. В ЦК КПСС, Политбюро постоянно направлялись документы под грифом «Совершенно секретно» либо «Секретно», содержавшие подробнейшую информацию о деятельности оппозиционеров. Данные материалы являлись более системными и аналитическими, ежели источники самого диссидентского движения — ХТС либо «Вести из СССР».
Что касается фактически «политических», «антисоветских» злодеяний, то их число в масштабе страны все таки не было значимым. По неким западным источникам к середине 80-х гг. в местах заключения находилось около 200 осужденных за такие деяния. По преимуществу это были правозащитники, националисты и религиозные диссиденты.
Борьба с антисоветизмом в советской печати
Установки советского управления в отношении диссидентов интенсивно пропагандировались в прессе и литературе. Всюду и везде подчеркивалось, что каждый советский гражданин имеет широкий диапазон политических прав и свобод. Но эти свободы марксистско-ленинская теория всегда рассматривала с классовых позиций, т.е. воплощение политических свобод обязано быть в согласовании с интересами народа и в целях укрепления социалистического строя. Основной тезис, лежавший в базе всей печатной продукции, доказывающей корректность и справедливость советского законодательства и советской морали, был последующим: «Важным нюансом заслуги свободы личности методом зания беспристрастных закономерностей и деятельности в согласовании с познанным будет то, что необходимость приобретенного результата должна рассматриваться не исходя из убеждений личной выгоды самого деятеля, а сначала исходя из убеждений публичной полезности, социальной ценности этого результата, так как только свобода общества является условием свободы его членов» (Керимов Д.А. Конституция СССР и развитие политико-правовой теории. М., 1979. С. 106). В свою очередь, полезность, необходимость для общества — очень расплывчатая категория, под которую, при желании, есть возможность было подвести, все, что угодно. Ну и кому следовало это определять?
Непременно, этот вид публицистических и художественных произведений делал соц заказ советского управления. В 1963 г. в ЦК КПСС поступили письма, в каких выражалось возмущение по поводу развернувшейся на Западе кампании об антисемитизме в СССР. Посреди создателей посланий — М. Гершенгорн, беспартийный, рабочий цеха коммунистического труда Сумгаитского трубопрокатного завода; С. Вайнештейн, член КПСС, пенсионер и т.д. Очень сладкоречивы фамилии создателей, посреди которых оказались даже заключенные, осужденные за хищения социалистической принадлежности. ЦК КПСС счел целесообразным поручить редакции газеты «Известия» приготовить обзор писем по данному вопросу. Партийное задание было удачно выполнено, о чём отчитались в ЦК партии.
С течением времени появились спецы, основная задачка которых заключалась в теоретическом обосновании и предстоящем развитии указаний партии и правительства. Инакомыслящих от имени и по поручению трудящихся страны Советов нужно было осудить и призвать к ответу. В отношении диссидентов в подобных текстах использовались бессчетные, однако достаточно одинаковые эпитеты: отщепенцы, тунеядцы, воры, валютчики, спекулянты, хулиганы, наркоманы и т.п. Главное заключалось в антинародном нраве их деятельности, в их чуждости советскому строю и прозападной направленности. Броско, что большие тиражи схожей литературы, с одной стороны, содействовали формированию соответственного публичного представления; с иной, — пропаганде диссидентских мыслях посреди общественности. Многие «простые обыватели» только только из газет и книжек узнавали о каких-либо недовольных Сахаровых, Солженицыных и пр.
В стране Советов всегда особенное значение придавалось печатному слову — в него верили, по нему выстраивали свое мировоззрение и т.п. Вот поэтому власть присваивала большущее значение печатной продукции. Не считая того, для советского управления принципиально было сформировать «нужное» публичное мировоззрение и подвести общественность к мысли, что люд и власть — едины, и конкретно по инициативе обычного советского человека партия и воспринимает контрмеры в отношении диссидентов.
17 декабря 1970 г. в «Правде» была размещена программная статья И. Александрова «Нищета антикоммунизма», определявшая генеральное направление идейной борьбы намедни ХХIV съезда партии. Подчеркивая контрасты в положении «простого» народа в США и СССР, создатель задаёт установки в отношении «жалкой горстки» отщепенцев и проходимцев, «клянчащих виски и сигареты в обмен на грязные выдумки»: А. Амальрик — тунеядец и инсинуатор, В. Буковский — притворявшийся писатель, А. Кузнецов — предатель, А. Солженицын — внутренний эмигрант, В. Тарсис — шизофреник. М. Иовчук в «Коммунисте» объявил решительную борьбу всем, кто выступал против управления со стороны коммунистической партии наукой, искусством, духовной жизнью и т.д. Создатель «Современных заморочек идейной борьбы» порицает А. Солженицына за «поклёпы на социалистическую действительность», за помощь идейным противникам в их диверсиях и пр.
Литература, «раскрывавшая сущность» «пятой колонны» в стране — националистов, духовенства и т.д. выпускалась в множествах. Со 2-ой половины 70-х гг. красноватой нитью в этих произведениях проходит развенчание и разоблачение «борцов за права человека», независимо от сферы их деятельности — штатской, государственной, религиозной и т.п. Любопытно в этом плане пособие для учащихся старших классов М.П. Лебедева «Развитие социалистической демократии». Раскрывая сущность «буржуазных фальсификаций» об ограничении прав человека, создатель заявляет, что в советской печати не будет дано свободы слова людям, призывающим к антигосударственным выступлениям, к публичным кавардакам. Юному поколению внушительно разъяснялась связь меж свободой и ответственностью, демократией и дисциплиной. Предпосылки же неверного поведения, согласно М.П. Лебедеву, ординарны: «Индивидуальное сознание отдельных лиц бывает ниже уровня сознания общества. Здесь и последствия активного воздействия со стороны западного буржуазного мира, идеологи которого держат на прицеле некие, менее устойчивые группы нашей молодежи» (Лебедев М.П. Развитие социалистической демократии. М., 1978. С. 231-232).
Целое направление в публицистическо-идеологической литературе представляли работы о духовенстве и верующих. В подтексте каждой книжки читалось: религия — пережиток прошедшего, удел слабеньких духом; священнослужители употребляют это событие в собственных алчных и антисоветских целях; мировой империализм стремится через служителей культа проводить свою диверсионную антисоветскую деятельность и т.д. Э.Л. Кузьмин, ссылаясь на советское законодательство о культах, обосновывает беспочвенность «домыслов» антисоветчиков о преследовании верующих в СССР. Однако в заключении создатель добавляет значимый штришок, оправдывающий любые карательные санкции советского режима: «Лица, прикрывающие свою антиобщественную, антисоветскую деятельность ширмой «религиозности», несут ответственность по всей строгости советских законов» (Кузьмин Э.Л. Вопросы демократии и борьба мыслях на интернациональной арене. М., 1984. С. 221.).
Большой поток литературы был посвящен разоблачению обскурантистской сути антисоветской буржуазно-националистической идеологии, деятельности забугорных антинародных центров и пр. Собственного рода промышленностью стало развенчание украинского национализма и сионизма. Правда, набор фактов и аргументов, чаше всего, был стандартным: инсинуация на советскую власть, разжигание государственной розни, пособничество западным спецслужбам, мошенничество и т.д. (Антонов Б. «Под маской борцов за права человека»; Большаков В. «Сионизм на службе антикоммунизма»; Бегун В. «Ползучая контрреволюция»; Вадимов В. «Накипь»; Евсеев Е. «Фашизм под голубой звездой»; Иванов Ю. «Осторожно: сионизм»; Иванченко И. «Идеологическая диверсия империализма и украинский буржуазный национализм»; Кичко Т. «Сионизм — неприятель молодежи» и т.д.)
Собственного рода квинтэссенцией советской пропаганды, развенчивавшей и разоблачавшей диссидентов, стала книжка Н.Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». Создатель данной работы давал разъяснение практически всему в диссидентском движении: причинам, содержанию, способам, союзникам и т.д. Инакомыслящие — «отдельные люди — недоучки, бездельники с безмерно развитым апломбом и претензиями, свою неполноценность ставившие в вину обществу. Люди пугливые, ленивые и злостные, — по ряду обстоятельств, обычно личного характеристики, — начали распространять слухи, порочащие советский строй, а укрепление социалистической законности восприняли как сигнал к вседозволенности и нарушению норм жизни социалистического общества. Любой из их и они все совместно могли быть ничто в многомиллионной толще советского народа, если б не западные спецслужбы и массовые средства пропаганды, прежде всего США» (Яковлев Н.Н. ЦРУ против СССР. М., 1985. С. 174-175, 178).
Психиатрия как орудие борьбы с антисоветизмзм
Специфичным видом наказания было принудительное, по определению суда, помещение в психиатрическую поликлинику, что с юридической точки зрения не являлось репрессивной санкцией. Трибунал, напротив, «освобождал от наказания» и направлял на пожизненное — до полного «выздоровления» — исцеление. Это разъяснялось тем, что найти заблаговременно, в направление какого срока будет длиться болезнь и нездоровой будет нуждаться в лечении, нереально, потому срок принудительного исцеления не устанавливался. В 1956 г. в спецбольницах МВД СССР содержалось 3350 заключенных (См.: Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М.: Наука, 2000. С. 139). Ж. Медведев писал в связи с этим: «Кому-то пришла в голову обычная идея о том, что рост числа политических заключенных и числа политических процессов — это очень нехороший соц показатель, а рост числа больничных мест — это очень неплохой, соц признак прогресса общества» (Медведев Ж. Кто безумный? Лондон, 1971. С. 17).
Уголовное законодательство и доктрина уголовного права исходили из того, что лицо, находившееся в состоянии невменяемости при совершении им общественно небезопасного деяния, не несёт уголовной ответственности и наказания, к такому лицу могут быть использованы только принудительные меры мед нрава (ст. 11, 58, 62 УК). Судебно-психиатрическая экспертиза назначалась по решению органов следствия и суда. Признать лицо невменяемым имел возможность только трибунал. Признание лица невменяемым являлось юридическим актом, влекущим правовые последствия.
Принятые в 1958 г. Базы уголовного законодательства СССР и союзных республик давали более полную характеристику понятия невменяемости. Согласно данной трактовке, «не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно небезопасного деяния находилось в состоянии невменяемости, т.е. не имело возможность давать для себя отчета в собственных действиях либо управлять ими вследствие приобретенной духовной заболевания, временного расстройства духовной деятельности, полоумия либо другого болезненного состояния».
Статья 58 УК РСФСР определяла в качестве принудительных мер мед нрава помещение в психиатрическую поликлинику общего либо специального класса. Конкретно от решения суда зависел класс психиатрической поликлиники, куда направляли на «лечение»: общий (рядовая городская, областная либо республиканская психиатрическая поликлиника — ПБ) либо особый, т.е. тюремного класса (психбольница специального класса — СПБ) (ст.ст. 408, 409 УПК РСФСР). Психиатрические поликлиники общего класса находились в ведении Министерства здравоохранения СССР.
Чаше всего, при направлении на исцеление в обыденную психбольницу соблюдался «республиканский» принцип, т.е. ПБ находилась обычно по месту жительства больного. Однако в неких из обыденных ПБ имелись особые палаты: в Психиатрической городской медицинской поликлинике № 1 им. Кащенко (Москва) — «Канатчикова дача»; в ПГБ № 3 (Москва) — «Матросская тишина»; в ПГБ № 5 (Столичная область) — «Столбы»; в Рижской ПГБ; в Психоневрологической поликлинике им. Скворцова-Степанова № 3 (Ленинград) и т.д. К середине 1980-х гг. было понятно о существовании 11 психбольниц специального класса: Днепропетровская, Казанская, Ленинградская (на Арсенальной улице), Минская, Орловская; в Смоленской области (Сычевка), Черняховская; два «спецсанатория» в Киевской и Полтавской областях и т.п.
В связи с внедрением в карательной практике властей подобного довольно щепетильного, однако очень убедительного аргумента как психиатрия, нужно было подвести и «теоретическую базу» под её применение. Тезис о психологической неполноценности был выигрышным и для «внутреннего потребления», и отдельно — для наружного, так как практически реабилитировал советское управление в глазах общественности: советская власть — человечно, а не варварским методом, подходит ко всем недовольным в СССР.
Помещение в психиатрическую поликлинику специального класса назначалось трибуналом в отношении сумасшедших, представлявших по психологическому состоянию и нраву совершенного им общественно небезопасного деяния необыкновенную опасность для общества. При всем этом нездоровой по собственному психологическому состоянию должен быть склонен к проявлению злости и другим схожим действиям, а совершенное им общественно опасное деяние обязано быть тяжким (ст. 7-1 УК). Мед освидетельствование и экспертиза на предмет вменяемости обычно проводились в научно-исследовательских институтах: в Центральном НИИ судебной психиатрии им. В.П. Сербского в Москве, в Научно-исследовательском психоневрологическом институте им. В.М. Бехтерева в Ленинграде, в Психоневрологическом институте Минздрава УССР в Харькове и Одессе и пр.
С 1972 г. по 1976 г. в ЦНИИСП было проведено 85 экспертиз осужденных по ст.70 УК РСФСР и 47 экспертиз осужденных по ст. 190-1 УК РСФСР: в 1972 г. — соответственно 30 и 14; в 1973 г. — 14 и 9; в 1974 г. — 14 и 10; в 1975 г. — 13 и 7; в 1976 г. — 14 и 7 (РГАНИ ф. 5, оп. 75, д. 392, л. 1.). Явна закономерность — представить основную массу осужденных по «политическим» статьям ненормальными, так как официально в стране отсутствовала почва для противоречий и разногласий. Недовольны либо заблуждающиеся, т.е. 23 и 14 человек, либо безумные — все другие — 95 человек. В октябре 1973 г. в Ереване свершилась интернациональная конференция психиатров, посвященная шизофрении. В состав советской делегации входили главные спецы советской науки — Г. Морозов, Р. Наджаров, А. Снежевский. Конкретно им принадлежало теоретическое обоснование тезиса о том, что только шизофреник может критиковать советскую власть. Главными «экспертами» по вопросам мед освидетельствования являлись доктор мед наук, доктор Даниил Романович Лунц, Андрей Владимирович Снежневский, Георгий Васильевич Морозов и др.
В 1961 г. появилась «Инструкция по неотложной госпитализации на психическом уровне нездоровых, представляющих общественную опасность». Аннотация практически легитимизировала внесудебное лишение свободы и насилие над здоровьем людей по произволу власти. Аннотация 1971 г. в принципе была подобна предшествующей.
Психиатрические поликлиники специального класса являлись учреждениями закрытого класса и находились в ведении МВД СССР. Практически же все СПБ были в руководстве 5-го управления Комитета госбезопасности, потому, естественно, все санкции по отношению к заключенным на исцеление диссидентам применялись с ведома комитетчиков. В 1968 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по предстоящему улучшению здравоохранения и развитию мед науки в стране», по которому предусматривалось строительство и ввод в эксплуатацию до 1975 г. более 125 психиатрических больниц на 500 и поболее коек любая. В 1971-1975 гг. предусматривалось строительство 114 психиатрических больниц на 43,8 тыщ коек (В. Буковский «Московский процесс». М., МИК, 1996. С. 151). 29 апреля 1969 г. Ю.В. Андропов направил в ЦК партии проект плана расширения сети психиатрических больниц и предложения по усовершенствованию использования психбольниц для защиты интересов советского страны и публичного строя. Не считая того, принимались и надлежащие закрытые постановления ЦК партии и Совета Министров (Сичка И. Потаенны Лубянского двора // Комсомольская правда. 1992. 11 января).
Тогда же появилось понятие «нецелесообразность переписки». Психоневрологические диспансеры в нарушение всех законов о докторской этике и тайне и права пациента писать жалобы докладывали в отсутствие каких-то ограничений, что гражданин состоит на учете в ПНД и, как следует, переписка с ним в ответ на его жалобы нецелесообразна.
Самыми всераспространенными диагнозами были «вялотекущая шизофрения» и «сутяжно-паранойяльная психопатия». Броско, что под «вялотекущую шизофрению» есть возможность подвести фактически хоть какого человека, так как у подобного больного на всем протяжении заболевания могут сохраняться снаружи правильное поведение и соц адаптированность. В различное время через систему психиатрических больниц прошли В. Буковский, П. Григоренко, О. Иоффе, Ж. Медведев, В. Новодворская, И. Яхимович И. и др.
К заключенным в психиатрических поликлиниках применялись последующие фармацевтические препараты: аминазин, галоперидол, мелипрамин, сульфазин, тизерцин, трифтазин, циклодол и т.д. Начальник Управления по внедрению новых фармацевтических средств и мед техники Э.А. Бабаян подчеркивал, что в СССР психотропные препараты появились немного позднее, чем на Западе, и были воссозданы либо синтезированы, в главном, по их подобию. Медикаментозная терапия смешивалась с психотерапией, физиотерапией, трудовой терапией. Доза фармацевтических средств, чаше всего, была ниже, чем на Западе. Такие способы и средства, как лобэктомия, лейкотомия, применение ЛСД и т.п. в стране были запрещены.
Не все психиатры совершенно точно подчинялись требованиям «политической целесообразности». Так, в августе 1969 г. в Ташкенте амбулаторная комиссия под председательством д.м.н. Ф. Детенгофа указала, что П. Григоренко признаков психологического заболевания не проявляет. Потом его отказался признать духовно нездоровым и доктор Федоров Д. Киевский психиатр С. Глузман также опровергал диагноз Института им. В.П. Сербского в отношении П. Григоренко. В 1973 г. Авруцким, Бабаяном, Жариковым, Снежневским и другими ведущими психиатрами СССР был составлен «Ответ клеветникам», в каком, а именно, они писали, что в заявлениях отдельных психиатров (Ф. Глузмана) распространялись злобные измышления о том, что типо в Советском Союзе на психическом уровне здоровых людей помещали в психиатрические поликлиники за их политическое инакомыслие, и что это становилось вероятным методом признания подобных лиц невменяемыми при судебно-психиатрической экспертизе. Письмо заканчивалось заявлением, что западная «шумиха» грубо противоречит великодушным задачкам психиатрической науки и интересам здоровья людей. В 1978 г. особая комиссия Всесоюзного общества неврологов и психиатров востребовала разъяснений у врача-психиатра Волошановича А., консультанта Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях, в связи с его пресс-конференцией по процессу А. Подрабинека (Вести из СССР. Права человека. Мюнхен, 1978. № 2. С. 4).
В 1983 г. руководители советской психиатрии понимали неминуемое исключение из Глобальной психиатрической ассоциации (ВПА). Потому Всесоюзное общество невропатологов и психиатров СССР выступило с заявлением о невозможности сотрудничества с психиатрическими ассоциациями США, Великобритании, Австралии и Новейшей Зеландии до того времени, пока они не откажутся от собственных «клеветнических измышлений» и не принесут извинений советским сотрудникам. Советская делегация, участвовавшая в работе VI конгресса в Гонолулу, вышла из ВПА в символ протеста под предлогом необоснованности и тенденциозности обвинений, направленных против советской психиатрии.
Отбывание наказания за антисоветскую деятельность
В 60-е гг. осужденные за особо небезопасные муниципальные злодеяния содержались в Дубровлаге (Дубровный ИТЛ в Мордовии) и во Владимирской кутузке. К концу 60-х гг. «политических» стали направлять и в другие. В том случае «политические» лагеря находились исключительно в границах РСФСР, то уголовные размещались на всей местности СССР.
Власти, размещая осужденных по местам заключения, руководствовались определенным принципом. С одной стороны, власти пробовали изолировать политзаключенных друг от друга, помещая их посреди уголовников; с иной стороны, диссидентов направляли в лагеря, в каких администрация имела опыт работы с «политическими» — широкая сеть осведомителей, значимый аппарат КГБ и пр.
Наибольшее количество диссидентов содержалось в лагерях Рф и Украины. Лагери серьезного режима находились в Архангельской области (ст. Ерцево), в Горьковской области (ст. Сухобезводное), в Кемеровской области (г. Кемерово), в Коми АССР (Княжпогостский район, ст. Весляна), в Краснодарском крае (пос. Новогадовый), в Мордовской АССР (ст. Потьма), в Омской области (г. Омск) и т.д.; лагери усиленного режима — в Горьковской области (г. Горьковатый — 28), в Киргизской ССР (г. Фрунзе — 9), на Украине (г. Херсон) и т.д. Но, вопреки стараниям властей, конкретно в заключении многие диссиденты познакомились вместе.
Как пережиток сталинского время выступали повторные либо даже трех- и четырехкратные аресты диссидентов, присуждение в местах заключения дополнительных сроков непокорливым. Так, А. Марченко арестовывали 6 раз, а А. Амальрик, отбыв свои три года и находясь еще в лагере на Колыме, получил в 1972 г. от властей дополнительно три года.
Ссылка либо высылка, чаше всего, являлись дополнительными видами наказания при осуждении за т.н. особо небезопасные злодеяния. В качестве основного наказания они выступали только в приговорах по ст. 190-1 УК РСФСР. В 1955 г. административный отдел ЦК КПСС располагал данными о 54 тыс. человек, осужденных за контрреволюционные злодеяния и направленных после отбытия срока по нарядам органов МВД в пожизненную ссылку (РГАНИ ф.89, пер.60, д.11, л.1-2). Схожая практика регламентировалась Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 февраля 1948 г. «О направлении особо небезопасных муниципальных преступников по отбытии наказания в отдаленные местности СССР». В ссылку направлялись в Бурятскую АССР, Иркутскую область, Коми АССР, Магаданскую область, Хабаровский край, Читинскую область и другие районы Сибири и Далекого Востока. Высылка назначалась очень изредка и, чаше всего, только на Украине.
Итоги борьбы с антисоветизмом
По данным КГБ СССР, исключительно в 1957-1985 гг. за «антисоветскую агитацию и пропаганду» и «распространение заранее неверных сведений, порочащих советский муниципальный и публичный строй», было осуждено 8124 человека [1].
Необходимость неизменной силовой поддержки устоев социализма предопределяло содержание, направление, формы и способы деятельности всех нормотворческих, нормоприменительных учреждений и должностных лиц, вело к гипертрофии принудительно-приказного компонента в совокупном объеме их возможностей.
Броско, что циклы репрессий следовали в тесноватой зависимости от превратностей развития «разрядки интернациональной напряженности»: аресты были более многочисленны в 1968-1972 и в 1979-1982 годах, чем в период 1973-1976 годов. По данным диссидентских источников, в самые грозные годы было проведено немного сотен арестов. В 1970 году «Хроника текущих событий» докладывала о 106 осужденных, из которых 20 были ориентированы на «профилактическое заключение» в психиатрические поликлиники. На 1971 год числа, приводимые в «Хронике», составили соответственно 85 и 24. А в направление 1979-1981 годов, которые были годами интернациональной конфронтации, было арестовано около 500 человек. Явно одно. Борьба с антисоветизмом занимала в деятельности госбезопасности существенное место и велась она на довольно высочайшем уровне с привлечением больших вещественных средств.
В соответственных формулировках советских Уголовных кодексов и в пропагандистских материалах говорилось о борьбе против советской власти («советское государство» и «советская власть» понимались как тождественные понятия). По воззрению же неких советских диссидентов, советская власть («власть советов») с 1919 по 1989 годы являлась номинальной, так как вся власть принадлежала коммунистической партии. Значимая часть врагов режима, которые являлись гражданами СССР, были не против власти cоветов как демократического муниципального строя, а выступали против монополии коммунистической партии. Многие из их призывали к проведению демократических выборов в советы и увеличению их роли.
Исключительно в период горбачёвской «перестройки», после амнистии политзаключенных в 1987 году начался новый шаг антисоветского движения. Однако оно уже не носило правозащитного, диссидентского нрава, а было ориентировано на демонтаж всей советской политической и идейной системы. Пробы противостоять новенькому витку антисоветизма вылились в действия Августовского кризиса 1991 г., завершившегося распадом СССР.
Точки зрения на антисоветизм
Существует немного точек зрения на антисоветизм. Так, историк Э. Портер утверждает, что прохладная война и антисоветизм вытекают из геополитических реалий и имеет истоки в «большой игре», продолжающейся и доныне.
Левая и «левопатриотическая» осуждают антисоветизм как зло, направленное против советской и/либо русской государственности. Левая точка зрения была официальной в СССР, в текущее время в чистом виде фактически не встречается.
Правая (либо либеральная) рассматривает его как благо — возвращение к «здравому смыслу», обычной системе понятий и отношений, развращенных Советской властью и коммунистической идеологией. Эта точка зрения говорит, что советский строй очень тяжело повредить снаружи (а если б было по другому, это было бы признаком его неустойчивости и отсутствия у него внутренней опоры). Крах СССР, согласно этой точке зрения, произошёл на базе внутренних обстоятельств, выявивших несостоятельность советской политической и экономической модели; в таковой ситуации идеологии антисоветизма и антикоммунизма оказались общественно нужными и стали господствующими. Тоталитарную суть советской системы сторонники этого представления считают не мифом, насаждавшимся некоторыми неприятельскими силами, а ее реальной чертой. Соответственно, и ниспровержение этой системы они считают нужным для модернизации общества. Это даёт им основания для положительной оценки многих проявлений антисоветизма. Сторонники последней точки зрения говорят, что положительной оценки заслуживают все проявления антисоветизма, включая советский коллаборационизм во время 2-ой мировой войны (героизация образов генерала Власова и сотрудничавших с нацистами казаков в целом соответствует этой идее). При всем этом предполагается, что советский строй был самым худшим в истории, потому для борьбы с ним неплохи любые средства, включая нацизм.
Исходя из убеждений части последователей российского национализма, советская власть являлась силой, чуждой Рф, наружной по отношению к ней, небезопасной для народа в той же степени, как и зарубежные завоеватели; с этой точки зрения, борьба с советской властью являлась патриотическим долгом российских людей. Их противники, а именно, националисты левопатриотической ориентации считают, что советская власть являлась русской в той же степени, как и неважно какая другая власть, когда-либо существовавшая в Рф, а антисоветизм советских людей и есть антипатриотизм, потому что предполагает борьбу против собственного страны.
Публицист левопатриотической ориентации Сергей Кара-Мурза опубликовал труд об антисоветизме, где ставит целью показать, что антисоветизм составлял базу так именуемого «антисоветского проекта», реализация которого в критериях прохладной войны привела к разрушению СССР и уничтожению сложившегося в нём экономического и политического устройства.
Источники:
Дополнительно от New-Best.com: